Тревожным и суетным было воскресенье 22 июня 1941 года — первый день Великой Отечественной войны. Еще на рассвете услышала гром войны и противоречивые суждения о ней. Одни по-прежнему утверждали, что это очередная провокация или учения войск. Другие категорически утверждали, что началась война. Германия напала на Советский Союз.
Сотрудники больницы без оповещения, по своей воле, раньше обычного пришли на работу. Скоро по телефону поступило распоряжение: освобождать больничные палаты, так как скоро начнут поступать раненые.
Многих больных из местных жителей немедленно начали выписывать из больницы. Они, как могли, самостоятельно уходили в свои дома или к родственникам и знакомым в Антополе.
К семи часам в больницу начали поступать раненые. Их привозили на военных спецмашинах с медицинскими эмблемами, на грузовых и легковых автомашинах, на военных повозках. Некоторые военные с легкими ранениями приходили туда сами.
Появление в городе автомашин с ранеными и военных с окровавленными повязками и пятнами крови на одежде убедительно свидетельствовало, что началась война.
У меня лично и у многих моих знакомых оставалась уверенность, что война закончится скоро. Немцы получат достойный отпор.
Конечно, война оказалась не такой, какой ее представляло большинство советских людей. Они верили, что «от Москвы до британских морей Красная Армия всех сильней». Явно, не такой они увидели войну в первые дни и недели, когда немцы успешно наступали на восток.
Понимаю, что уверенность в победе выросла не только на пропаганде мощи Красной Армии, но и на убедительных сведениях об агрессивности гитлеровской Германии и захвате ею ряда стран Европы, ее стремлении к мировому господству.
Пророчество о нашей победе основывалось на вере в то, что агрессор будет наказан и установлена справедливость.
Скоро больница превратилась в большой перевязочный пункт, где раненым оказывали необходимую помощь и готовили к немедленной отправке в госпиталь. Большинству сотрудников призывного возраста, в том числе и мне, было объявлено, что мы мобилизованы и предупреждены об отправке в тыл вместе с ранеными бойцами и командирами Красной Армии. Я сбегала на квартиру за документами и самыми необходимыми вещами.
Все сотрудники больницы перешли в подчинение военных медиков и все делали по их распоряжениям.
В тот же день началась массовая эвакуация партийных и советских работников, членов семей военнослужащих, евреев и «восточных», т. е. прибывших на жительство из восточных районов Белорусси после сентября 1939 года. В общем потоке эвакуированных, отступающих войск оказалась и я вместе с ранеными, которым была оказана помощь в нашей районной больнице.
Так 22 июня 1941 года, в первый день Великой Отечественной войны, в городе Антополе Брестской области начался мой путь через войну. Начала я его в роли медицинской сестры, рядовой. Закончила путь после Великой Победы Советского Союза над гитлеровской Германией в 1945 году в звании старшины медицинской службы.
Долгим и трудным был тот путь. Многое из того, что увидела, услышала и пережила за то время, запомнила навсегда. Нередко, вспоминая прошлое, снова будто наяву вижу его таким, каким оно было в тяжкую пору войны.
Отдельные воспоминания связаны со Сталинградом. Он запомнился лютыми морозами и снежными бурями. Так случилось, что пик напряжения в боевых действиях войск Советской Армии с гитлеровскими оккупантами совпал с пиком морозов суровой зимы 1942-1943 годов. И для меня лично то время службы было самым трудным и самым страшным. Оно было пиком испытаний.
Я лично убедилась, что мороз убивал многих. Он был основной причиной скорой и мучительной смерти многих германских, да и советских воинов. Конечно, больше страдали и чаще умирали мучительной смертью солдаты. Каковы были их мысли и чувства, когда убеждались, что им придется остаться здесь в положении, в каком застанет смерть.
Особенно страшны и опасны были морозы в сочетании со свирепыми степными ветрами. Не говоря о тех, кто в степи и в пути. В такое ненастье холодно было в палатках и приспособленных помещениях. На беду там и с топливом было худо. Не то, что в лесистой местности, где укрывают деревья и легко заготавливать дрова, где ветви хвойных деревьев можно использовать как подстилку и защиту от ветра.
Госпитали размещались, где только можно: в сараях, жилых домах, складских помещениях, школах, палатках. Пол устилали соломой и покрывали брезентом. На брезенты ложили раненых. Не всегда было достаточно матрацев и одеял, чтобы хорошо постелить и укрыть сверху. От переохлаждения иногда возникали простудные заболевания.
Наш палаточный госпиталь под Сталинградом по штатному расписанию должен был размещать до 250 раненых и обмороженных, но фактически принимал в два-три раза больше.
Мы обслуживали войска 5-й танковой и 62-й общевойсковой армии и кавалерийского корпуса. Нередко случалось, что госпиталь был переполнен ранеными и обмороженными. Это усложняло обеспечение их всем необходимым, соблюдение правил и режима труда и отдыха постоянного состава госпиталя.
По национальному составу госпиталь был интернациональным, но большинство среднего и обслуживающего персонала составляли девушки из Украины и Белоруссии, где он формировался в первые дни войны.
В хозяйстве госпиталя было 40 лошадей. На них не только мужчины-санитары, но и женщины выполняли различные хозяйственные работы. Возили воду, солому, дрова, продукты, медикаменты и т. д. Они были ездовыми и грузчиками в полном смысле слова. Сами нагружали и разгружали повозки.
Конечно, самыми трудными и неприятными были работы по погрузке и разгрузке больных, раненых и обмороженных, еще живых людей и уже окоченевших трупов.
Этим занимались не только санитары-мужчины, но практически все сотрудники госпиталя: врачи, фельдшеры, медсестры, санитарки. На такие работы привлекались и легкораненые солдаты, сержанты и офицеры. Особенно зимой и в ненастную погоду.
Часто вспоминаю те разгрузки и будто вижу, как всех оповещали, будто по тревоге, и спешно собирали на место прибытия автомашин. Там немедленно открывали брезентовые тенты. Мы видели, как в кузовах сидят на скамейках и лежат на полу еще живые, а рядом — трупы солдат и офицеров в позах, в каких застала их смерть. В таких позах трупы мы таскали в госпиталь и укладывали на покрытую брезентом солому. Конечно, укладывали отдельно живых и мертвых. Как правило, раненых офицеров укладывали в палатках отдельно от солдат и сержантов.
Слышала, видела и на личном опыте убедилась, что зимой под Сталинградом проблемой были похороны павших воинов. Твердая мерзлая почва казалась бетоном. Она не поддавалась лопате. Ее трудно было долбить ломом и киркой. Трудно было нам хоронить своих воинов. Не легче было и немцам, особенно тем, которые оказались в окружении советских войск.
Весной 1943 года, когда солнце убрало снег, немецкие кладбища представляли собой ужасное зрелище. На них трудно было смотреть. Возле них невозможно было дышать.
Под Сталинградом были свои проблемы и в летнюю жару. Там редки селения. Нет привычных для нас лесов и кустарников. Мало источников питьевой воды. Перевозить ее приходилось на дальние расстояния по пыльным дорогам в жару и зной.
В цистернах и металлических емкостях вода скоро портилась и могла стать причиной гангрен и кишечно-желудочных заболеваний. Поэтому широко использовали брезентовые мешки. В них вода дольше оставалась холодной и не так скоро портилась. Помню первое впечатление от брезентовых мешков с водой. Однако скоро поняла, что это надежное спасение ценного продукта и основного средства гигиены.
Я работала в хирургическом отделении медицинской сестрой. Халат обычно был в темных пятнах от крови. Не было ни сил, ни средств, ни времени, чтобы избавиться от них. В ту пору все мы очень уставали.
Там, под Сталинградом, видела и на себе испытала, как делалось прямое переливание крови раненым. Обессиленным солдатам давали пить кровь. Одни ее подсаливали, другие добавляли сахар. Не все соглашались ее пить. Сама пила без всяких добавок открыто и напоказ. Делала это, чтобы убедить раненых, что это можно и нужно делать ради спасения и исцеления. Показывала, что это не вредно и не опасно.
Сталинград для меня был самым трудным участком пути через войну, самым страшным периодом в жизни и самой строгой проверкой меня как медработника и человека. Считаю, что выдержала экзамены, достойно прошла свой путь, терпеливо несла свой крест.
С того времени у меня сложилось особое отношение и сильное чувство уважения, а точнее, почтения к участникам Сталинградской битвы да и к медали «За оборону Сталинграда». Отношусь к ней, как к свидетельству сдачи труднейших экзаменов.
