Сегодня герой нашего проекта — фельдшер Барсуковского ФАПа Инна Застрелова. В медицине она уже 28 лет. Фельдшерско-акушерский пункт — это своего рода мини-поликлиника, здесь же имеется еще и мини-аптека. Правда, в отличие от городской поликлиники, сельчане сюда идут на прием не к различным «узким» специалистам, а к одному — фельдшеру, который, в зависимости от ситуации, может выступать и терапевтом, и неврологом, и оториноларингологом, и даже хирургом. Конечно же, окажет первую необходимую помощь. С Инной Застреловой мы поговорим о ее пациентах, о трудностях работы на ФАПе и ее преимуществах — обо всем, что волнует сельского фельдшера.
— Инна Леонидовна, расскажите, как Вы пришли в медицину? Это был осознанный выбор профессии?
— Скорее нет. Меня с самого детства манила природа и все, что с ней связано. Думала стать экологом, цветоводом, ну в крайнем случае агрономом. Наша семья жила в Сидоровке. Родители то и дело болели. И именно они мечтали видеть меня медиком. Я, зная об этом, решила воплотить их мечту в реальность — поступила в Могилевское медицинское училище на отделение «Лечебное дело». На удивление уже на первом курсе меня просто захватили дисциплины, которые нам преподавали. Учеба давалась легко. Получив диплом, по распределению поехала работать фельдшером в Роднянскую участковую больницу.
— Как начиналась Ваша профессиональная деятельность? Не пожалели о том, что пошли навстречу желаниям родителей?
— Нет и еще раз нет. Я с первых дней работы поняла, что сделала правильный выбор профессии. Коллектив меня принял хорошо. Заведующим Роднянской участковой больницей была Татьяна Николаевна Юрис. Врач от Бога. Учила меня многому, подсказывала. К тому времени мои родители переехали в Соболевку. Я жила у них. Утром на работу ездила на автобусе, а вечером частенько 9 км топала до дома пешком. Наслаждалась красотами сельской природы.
— Помните своего первого сложного пациента?
— Конечно. Такое не забудешь. Татьяна Николаевна была тогда в отпуске. А к нам в больницу привезли парня. Он бензопилой разрезал себе ногу. Не знаю, откуда у меня, еще совсем молодой девчушки, взялось хладнокровие? Оценила обстановку, выяснила, что сосуды не задеты, и решила сама наложить швы. Предварительно, конечно, рану обработала, ногу обезболила. На реальном человеке швы накладывала впервые. Но справилась. Признаюсь, я даже немножко гордилась собой — потому что парень быстро пошел на поправку и шов получился очень аккуратным.
— А как Вы оказались в Барсуках?
— Вышла замуж. Переводом меня взяли в Барсуковскую врачебную амбулаторию. Какой же там был замечательный коллектив! Руководила амбулаторией Вера Михайловна Казанцева. Вот кто был кладезь знаний и профессиональных навыков! Много чего я переняла от нее. В 2000 году амбулаторию преобразовали в фельдшерско-акушерский пункт.
— Говорят, что у фельдшера работа круглосуточная. Это правда?
— Вообще мой рабочий день с 8.00 до 15.30. И один выходной — воскресенье. Но ведь понятно, что мы на связи с жителями деревень 24 на 7. За годы работы пришлось всякое повидать, в том числе не раз и не два испытать себя на прочность. И конечно же самым трудным всегда считались ночные вызовы. Раньше мобильных же телефонов не было. Ночью звонок в дверь — я вскакивала: «Кто там?», быстро одевалась, хватала сумку и вперед. Бегу и сама не знаю, что меня ожидает. Честно сказать, страшновато было в кромешной темноте по сельским закоулкам пробираться. После вызова уснуть уже не получалось. Сейчас так бывает реже. Держу связь с пациентами по телефону. Поэтому он всегда со мной. В настоящее время сложные рабочие моменты можно решить намного быстрее, чем раньше, — я могу проконсультироваться со специалистами, а в случае необходимости направить человека в поликлинику или даже вызвать врача на дом. А раньше все сама решала, как могла, и спросить не у кого — одна за всех. Хотя и сегодня порой, когда счет идет на минуты, времени на консультации просто нет. Вот случай. Ночью громкий стук в дверь. Открываю — на пороге женщина с маленьким двухлетним мальчиком. Мать плачет, умоляет, помоги — малыш задыхается. У ребенка был ларингоспазм. Прямо дома оказывала ему неотложную помощь. А не так давно у молодой женщины случился анафилактический шок. По счастливой случайности я оказалась рядом. Вызвала бригаду скорой помощи и, пока они ехали, делала все возможное, чтобы сохранить жизнь человеку. Все обошлось. До сих пор эта женщина меня благодарит. И в такие минуты я понимаю, что не зря пришла в профессию.
— И много было таких случаев, когда, так сказать, высшие силы направляли туда, где необходима Ваша помощь?
— Немало. Однажды с социальным работником школы мы посещали семьи, которые находятся в социально опасном положении. Да-да. Это тоже часть моей работы. Стоим, разговариваем с детьми, матерью. И я понимаю, что меня что-то беспокоит. Мать была в состоянии алкогольного опьянения, но меня смущала ее речь. Я прошла на кухню, а там на столе пустые блистеры от различных таблеток. Бегом промывать ей желудок. Женщина пыталась покончить жизнь самоубийством. К ее счастью пришли мы. Был еще один практически идентичный случай. Тоже женщина, тоже в состоянии алкогольного опьянения и тоже семья в социально опасном положении. Отравилась таблетками и уже стала засыпать. А здесь я пришла проверять обстановку в семье. Долго ее откачивала.
— За годы Вашей практики были пациенты, которых спасти не удалось?
— К сожалению, да. Мужчина, 52 года. У него был сложнейший порок сердца. Вызвали на дом вечером. Всеми силами вместе с бригадой скорой помощи пыталась его реанимировать. Чего только не делали: и кололи, и массаж сердца, и искусственную вентиляцию легких. Спасти не удалось. Прошло больше 15 лет, а я до сих пор переживаю. Прокручиваю ситуацию в голове. Знаю, что спасти его было невозможно. С его диагнозом чудо, что он прожил 52 года. Но одно дело понимать, знать, другое дело — принять это. Признаюсь, я до сих пор очень расстраиваюсь, когда кто-то на моем участке умирает от того или иного заболевания. Очень давно от онкологии ушла 18-летняя девушка. А мне кажется, что это было вчера. Помню ее глаза, полные боли. И когда кто-то говорит, что медики люди циничные и черствые — мне обидно. Ведь никто не знает, что происходит у нас внутри. Никто не знает, сколько мы плачем от того, что бессильны перед болезнью. Сколько мы носим с собой чужой боли, чужого горя. Конечно, на людях держимся. Ведь по-другому нельзя. Нам необходимо излучать позитив, настраивать на выздоровление. А ночью мысли о пациентах гонят сон.
— Скажите, когда началась пандемия, Вам было страшно?
— Не страшно, скорее тревожно. Ведь никто ничего о ковиде тогда толком не знал. По домам на вызовы к температурящим тогда ходили, как космонавты, в «скафандрах». Оценивали обстановку, если течение заболевания проходило ровно, назначали медикаменты, если были видны осложнения — направляли в поликлинику, когда возникала необходимость — вызывали бригаду скорой помощи. Конечно, было непросто. Но ничего — справились. У меня на участке привито 70 процентов населения. Я и сама, конечно же, привилась, и мои близкие.
— Какие минусы в своей работе Вы видите?
— Не знаю, можно ли это назвать минусом. Я очень тяжело переношу ситуации, когда сталкиваюсь с непониманием пациентов, с агрессией, с оскорблениями. В начале пандемии я болела сама, лежала в больнице. Прошло совсем немного времени, как выписалась. Полностью еще не оправилась после болезни. А здесь поздно вечером звонок по телефону. Социальный работник говорит, что, мол, у ее подопечной, которая днем была в поликлинике и получила назначение на лечение, к вечеру поднялась температура до 38 градусов. Просила, чтобы я быстрее прибежала и сбила ей температуру. Спрашиваю, что-нибудь еще женщину беспокоит. Отвечает — нет. Я посоветовала выпить парацетамола. На той стороне провода все равно продолжали требовать моего присутствия. В общем, я отказала. Сколько оскорблений понеслось в мой адрес — не передать. С одной стороны, было очень обидно, с другой — я через некоторое время стала чувствовать себя виноватой, хотя понимала, что при такой температуре уколы ставить не надо: она прекрасно сбивается жаропонижающими препаратами. Остался осадок на душе. Просто некоторые пациенты не хотят понимать того, что мы, медики, тоже люди. Мы тоже болеем, у нас тоже есть семьи. Я готова в любом состоянии все бросить и бежать к тому, кому на самом деле необходима моя помощь, но ведь сколько вызовов, когда я просто измеряю давление и терпеливо слушаю истории из жизни человека, к которому пришла. Причем давление у человека оказывается хорошим. И по сути помощь ему никакая не требуется: просто поговорить не с кем. Так что нам, фельдшерам, в некоторой степени приходится становиться психологами — выслушать, подбодрить, настроить на позитивный лад.
— Знаю, что Ваша дочь тоже стала медиком. Вы ее не отговаривали перед поступлением в университет?
— Нет. Это был ее выбор. Вероника сейчас работает врачом общей практики в Слуцке. А вот сын Даниил учится в Полоцком лесном колледже. Он будущий мастер леса.
— В чем черпаете силы?
— В семье. А еще от природы. И муж, и дети, и я обожаем лес, а также отдых возле водоемов. В семье все рыбаки. И я нет-нет да и посижу с удочкой возле речки. Знаете, успокаивает. Но и там у меня звонит телефон — и все время по работе.
— Спасибо, Инна Леонидовна, за откровенный разговор. А еще спасибо за Ваш такой нелегкий, но крайне необходимый труд.
Вероника Левит.
